Солдат… не спрашивай! (СИ) - Иванов Петр Иванович (читать книги без регистрации полные txt) 📗
– Сколько? – не стал долго спорить Александр, о здешних порядках, а заодно и о расценках, его уже уведомили накануне конвойные солдаты.
– Три рубли! – ничуть не смущаясь выставил свою цену партионный, поторговались слегка и сошлись на одном.
К великому сожалению, по ошибке Александр отдал тогда за Глашу свой главный военный "сувенир" – серебряный рубль, подаренный генералом Багратионом. Спохватился, предлагал даже пять, лишь бы вернуть, но поздно, что пропито, то ушло… назад не воротишь. Пить в конвойной команде умели и любили, ее фактический начальник всю дорогу постоянно подавал пример подчиненным.
Кипит, булькает вода в старом, прокопченном в долгих походах и помятом медном чайнике, который когда давно расторопный Гришка стащил у зазевавшейся купчихи. Оранжевые отблески огня отражаются на давно не чищенных, позеленевших боках посудины. Дарья не спеша и обстоятельно, как умеют только русские крестьянки, рассказывает новым знакомым о своей жизни, больше собственно и не о чем говорить, про войну солдатам вспоминать не хочется, да и там большинство "забавных" историй отнюдь не для женских и детских ушей. По началу вышла неприятность, когда они только пришли слух неприятно резануло уже частично подзабытым французским, нет не тем убогим жаргоном, на котором обычно говорили местные дворяне: "сир, баньжур… ву пле… тьфу стой куды прешь скотина, али барина не углядел!" – к нему привыкли, а именно натуральным. Гришка даже машинально перехватил ружье, как бы для для нанесения удара штыком, с "лягушатниками" у него были связаны не самые приятные воспоминания, вот руки сами и отработали, хоть никакого врага перед ним и не было в помине.
– Господи! Что ваш товарищ делает? – встрепенулась испуганная женщина, а Глаша вскочила и храбро бросилась вперед, грудью заслоняя мать от страшного штыка.
– Не бойтесь! – Александр сразу понял в чем дело и моментально отвел оружие приятеля в сторону, – Мы этих французиков целый год убивали, а они в свою очередь нас. Вот Гриша мой приятель, еще и не остыл, не вините уж его бедного.
– Я только старшую дочку немного пытаюсь выучить иностранному языку… – призналась новая знакомая, – Неужто так вас насторожила?
– Да нет все в порядке! – успокоил ее Сашка и Григорий к тому моменту понял свою промашку и отложил ружье, пристроив его возле казенной повозки, туда же Сашка поставил и свою винтовку, недоразумение таким образом было полностью исчерпано.
Посидели поговорили о том о сем в основном о жизни, Глаша помалкивала лишь посматривала на унтера временами, зато вот ее младшая сестренка так и лезла к Григорию, чуть не оборвала все пуговицы мундира. Французский язык у идущей с этапом солдатки и необычный вид Глаши получили логичное объяснение, когда друзьям была поведана история ее злоключений. Дарья, хотя пожалуй женщина была еще молода, просто перенесенные невзгоды преждевременно ее состарили, воспитывалась в семье помещика как приемная, внебрачная дочь, наряду с остальными детьми барина. Вместе с "молодой хозяйкой" ее обучал нанятый француз-гувернер месье Этьен, это человек в отличие от многих своих соотечественников-проходимцев действительно был педагогом с большой буквы. По крайней мере, языком Вольтера и Руссо женщина владела свободно, не то что местная знать, про которую рассказывают анекдоты на вроде такого: "Месье Ланжерон, о чем это там генералы Платов с Милорадовичем разговаривают и спорят, переведите для меня, будьте любезны. – Не могу ваше величество понять, они говорят по-французски!"
Уже после вступления наших войск в Париж, которого в этом варианте реальности не будет, подобное "знание" французского нередко играло с русскими офицерами разные забавные шутки. Так, один офицер в ресторане, отчаявшись разобраться в чужеземных буквах, просто отчеркнул карандашом первые четыре блюда и удивлялся, почему ему подали четыре разных супа. Другой, услышав, как официант предлагает ему "пети пуа", велел принести, соблазнившись красивой звучностью слов. Каково же было возмущение, когда оказалось, что это просто горох!
Детство у Даши, хоть и росла она сиротой, рано потеряв мать, прошло относительно счастливо, пролетело как короткий сказочный сон, а вот дальше начался кошмар взрослой жизни. Барин выдал родную дочку замуж и почти сразу же занялся приемной или "воспитанницей", как ее называли в доме, ничего удивительного в те времена ни одна красивая женщина или девушка из дворовых не могла избежать пристального "внимания" хозяина. Как правило, многие из детей обитавших в людских помещичьего особняка были в той или иной степени родственниками барина, но на их положении это не сказывалось. Так и оставались всю жизнь бесправными рабами, хоть и был им барин действительно "отцом родным", причем некоторые обладали таким сходством с родителем, что иногда возникали досадные ошибки. Не стала исключением и Даша, когда через семь месяцев "плоды любви", а точнее насилия над девушкой стали визуально заметны, то господина стали терзать приступы совести. Дабы обрести душевное спокойствие барин, не особо печалясь, сбыл по дешевке беременную дворовую девку приятелю, большему любителю всяческой экзотики, у того в домашнем гареме были заведены и калмычки и эфиопки и прочие редкости. Что с ней проделывал этот господин, Дарья не стала рассказывать новым знакомым по вполне понятным причинам. Но по ее исказившемуся ужасом лицу было ясно, что ничего хорошего. Единственный плюс в таком новом положении – этот "любитель" быстро пресытился необычной наложницей и поспешил избавиться, выдал ее замуж в дальнюю деревню, за немолодого уже кузнеца, почитаемого местными жителями страшным уродом, эдакого российского Квазимодо.
– Глаша у меня законная! – горько улыбаясь продолжила рассказчица, – она через два дня после венчания родилась.
Про Дарью господа забыли и она обрела тихое семейное счастье, ужасный с виду, но добрый сердцем, кузнец не стал попрекать насильно навязанную супругу за прижитого с барином ребенка. Стерпелись-слюбились, как в пословице, вскоре пошли и еще дети, из них выжила только младшая – двухлетняя Маша, которая сейчас настойчиво пытается оторвать понравившуюся пуговицу с мундира Гришки. Прямо как в сказке получилось, обрела принцесса счастье в объятиях чудовища. Крепостных крестьян у этого барина – некоего барона с немецкой фамилией зажимали очень сильно, вопреки обычаю, оброком были обложены даже грудные дети, а кроме того несчастных заставляли еще и барщину исполнять – полевые и прочие хозяйственные работы в поместье. Все это неофициально конечно, но кому народ будет жаловаться, коли вся местная власть – сплошь приятели и собутыльники хозяина, а до царя далеко как до бога… Тем не менее, молодожены прожили первые годы неплохо, даже отчасти зажиточно, семью выручало кузнечное ремесло, скорее даже искусство: мастер был на все руки, хоть мудреный замок изготовить, хоть фигурную решетку на окно – приезжали к нему даже из столицы заказчики.
– Сгубили моего Ермолая ироды! – у Дарьи навернулись на глазах слезы в этом месте рассказа, – Такого золотого человека сгубили по злобе своей!
Все началось с того, что в деревне барин сменил очередного управляющего, он всегда это проделывал раз в четыре года, чтоб извороваться не успели и рвения не утратили. Своих русских специалистов помещик не привлекал, предпочитая иностранцев – эти беспощаднее и свирепее, и не смогут войти в сговор с крепостными мужиками с целью обмануть хозяина. Очередной "правитель" тотчас приступил к внедрению "ордунга", все молодые женщины и девушки были переписаны в особую ведомость. Затем "их немецкое величество" установил график, по которому женская половина деревни должна была обслуживать его весьма немалые сексуальные потребности. Не то что бы барские управляющие и раньше не сожительствовали с крестьянками, зачастую принуждая их насильно, но такой откровенный произвол был пока в новинку. Как правило, прежние помещичьи назначенцы Ермолая и его семью не трогали, попадали под раздачу другие крестьяне, из разряда не сумевших вовремя откупится взятками. Он платил официально немалый оброк, постоянно делал кое-какие работы по помещичьему хозяйству и неофициально давал хорошие "подарки" управляющему, благо деньги от выполнения заказов были. Наступил "новый немецкий порядок" и однажды вечером за Дарьей явились посыльные от господина управляющего – пришла ее очередь "постелю стелить" немцу. Взыграла у Ермолая в жилах цыганская кровь предков, в селе не без оснований считали, что он вышел в "проезжего молодца" из заночевавшего рядом однажды табора, и не отдал кузнец тогда свою жену иностранному "дяде". Немец, прозванный местными жителями "Карлой" – обычно добавляли еще и одно общеизвестное прилагательное, начинающееся с "е", лично явился со своими подручными разбираться с непокорным "быдлом". Бывший прусский фельдфебель, привыкший легко "ломать" сопротивление строптивых новобранцев в этот раз просчитался, при ближайшем рассмотрении оказалось, что сельского мастера бог не только талантом не обидел, но и физической силой тоже. В результате короткого но очень бурного разговора господину управляющему сломали челюсть, не помогли и прихваченные "на всякий случай" ржавая драгунская сабля и пистолет, а помощники-холуи трусливо сбежали, бросив своего патрона, им не было расчета драться с обезумевшим от ревности кузнецом.
